Posted 24 июля 2020,, 02:55

Published 24 июля 2020,, 02:55

Modified 29 мая 2023,, 10:20

Updated 29 мая 2023,, 10:20

Поговорили с учителем с Таймыра о самом суровом климате, мифах о Севере и низком уровне жизни: «Довели территорию до дна»

24 июля 2020, 02:55

В труднодоступном поселке Волочанка на Таймыре, в 400 километрах от Дудинки, вот уже семь лет живет семья учителей, Денис и Анастасия Теребихины. Денис перебрался сюда, чтобы возглавить местную школу. Ту самую, ученики которой в 2017 году через социальные сети искали себе педагогов и прославились на всю страну. Мы поговорили с Денисом о том, как живется на Крайнем Севере местным и его семье, зачем поселку ферма овцебыков и что нужно знать туристам перед приездом в Волочанку.

Фото здесь и далее: facebook.com/denis.terebikchin

Переезд в Волочанку

Я родился в Донецкой области, родители переехали в Норильск, когда мне был один год. Это были советские времена комсомольской стройки, отец на шахтах работал, на стройках, а мать — учителем. 

У меня был бизнес в Норильске, но он закрылся, и в 33 года я перебрался в Дудинку работать чиновником в системе образования. Занимался снабжением, работал там около четырех лет. Руководство предложило мне возглавить школу в поселке Волочанка. На тот момент там была очень тяжелая обстановка, не было директора, не хватало учителей, здание находилось в аварийном состоянии, не было пищеблока — а у меня был опыт и желание что-то делать.

Я работал в Волочанке директором школы и по совместительству учителем географии. Но в этом году мы приняли решение, что я уйду с директорской должности, потому что все, что можно в должности сделать, я сделал. И я перешел на учительские полставки, чтобы остальное время посвятить нашим с супругой проектам — в частности, ферме овцебыков, проекту «Вернем оленя детям».

На Севере взрослеют раньше

В нашей школе учится около 80 детей. Все дети здесь фактически одна семья, то есть Волочанка — это замкнутая территория, где люди проживают десятилетиями, и между собой они либо родственники, либо друзья (согласно переписи населения 2010 года, в Волочанке проживает 530 человек).

Наши ребята делятся пополам по национальному признаку: 50% поселка — это долганы, 50% — это нганасаны. Это очень разные народы и по культуре, и по языку, но в Волочанке они сплотились.

В отличие от городских, от красноярских, наши дети более открытые, непосредственные, приветливые, веселые. Может быть, потому что они так редко видят чужих людей, но когда кто-то приезжает в поселок, дети обязательно прибегут их встречать, чтобы поприветствовать и пообщаться.

Еще на детях сказывается социальная среда. Удаленные поселки отличаются низким уровнем жизни, уровнем доходов, очень сложная ситуация в плане жилья. То, как живут люди в поселках, — это очень больная тема. Это дома барачного типа, там много многодетных семей, печное отопление, отсутствие водопровода, канализации. Дети с ранних лет приучаются к этому быту. Они уже с семи-девяти лет помогают родителям сеять уголь, таскать воду — они раньше взрослеют, их жизнь тяжелее, чем у сверстников в городе, и физически, и в бытовом смысле.

В поселке сложная социальная обстановка, есть безработица, она долгое время провоцировала очаги алкоголизма. На это все тоже смотрят дети. А еще дети не сидят в соцсетях — у нас нет сотовой связи, очень слабый интернет.

Многие вырываются за пределы поселка, поступают в колледж, в основном в дудинский. Кто-то доучивается до конца, кто-то возвращается в поселок, кто-то оседает в городе.

Преступникам некуда деваться

У нас, как и везде, совершаются какие-то правонарушения, в том числе уголовного характера. И это тоже отдельный вопрос, потому что участковый в соседнем поселке, раз в год может приехать к нам на денек-другой. Спасает только то, что все люди, которые там проживают, это в той или иной степени родственники. Преступники всегда будут осуждены, им некуда деваться.

В основном все преступления совершаются на почве алкогольного опьянения, это бытовуха: кто-то кого-то ударил, обидел, где-то стащил, потому что хотел выпить. Но круг таких людей, скажем, зависимых, ограничен. У нас нет такого, что весь поселок алкогольно-зависимый. Просто группа лиц, которая периодически попадает в какие-то неприятности.

В обмен на бусы

Я, может быть, сказал бы, что вина в большей мере лежит на людях, но... Возьмем дом. Почему он ветхий у тебя — может, ты плохой хозяин? Во-первых, государство не передало людям это убогое жилище в собственность, не дало приватизировать и оставило эти халупы за собой. Чтобы человек вкладывал туда что-то, оно должно быть его.

Во-вторых, нет работы. Соответственно, у тебя нет возможности что-то купить — доску, банку краски и так далее. В-третьих, даже если у тебя есть такая возможность, то эта доска и эта краска будут стоить таких денег, которые вам на материке не снились.

У людей, которые занимаются бизнесом (их не так много) хорошие жилищные условия, они сами себе построили дома. Есть очень успешные охотники, которые не пьют и не курят, занимаются рыбалкой, охотой. Но не всем дано быть успешными.

В поселке нет никаких рабочих мест, кроме бюджетных: школы, ФАПа, детсада. Мужикам негде работать, они могут заниматься либо охотой, либо рыбалкой, но это тоже не дает нужного дохода. Мне это напоминает ситуацию XVII–XIX веков, когда что-то ценное у коренных меняли на бусы пластиковые, на стекляшки. Цены, которые предлагают за добытое, минимальные, приходится очень много работать, чтобы хоть что-то для семьи оставалось.

Здесь хочется вернуться к теме моего ухода с должности директора и к тому, почему мы с моей женой Настей занялись социальной работой. На наш взгляд, либо мы сможем изменить социальную среду, которая следом за собой поменяет и образование, и мотивацию, либо это все бесполезно…

Давно нет никаких шаманов

Вы, наверное, представляете, что наши жители ездят на оленьих упряжках, носят меховую одежду, бубен, собираются на мероприятия с шаманом, живут в чумах. На самом деле жители Волочанки, мои ровесники и младше, никогда в жизни не видели северного оленя, потому что его стали истреблять около 40 лет назад.

На Таймыре есть всего одна собачья упряжка — и она наша. В Авамской тундре, где мы живем, только один чум — и он мой. Мы стараемся эти элементы утраченной культуры культивировать заново. Не в полном объеме, потому что это уже, наверное, невозможно, у людей другие ценности, и кочевать больше никто не хочет. Но какие-то элементы культуры мы стараемся возродить.

В Волочанке молодежь и дети не разговаривают на родном языке. Только пожилые люди что-то помнят и, может быть, между собой иногда говорят. Произошел громадный провал, потеря того, что мы обычно в голове себе рисуем, представляя коренных жителей. Понятно, что уже давно нет никаких шаманов, никто не шьет ничего, никто не носит малицы. Это я говорю о нашей территории в Авамской тундре (в Носковской тундре, Тухардской тундре, Хатангской тундре немного другая ситуация). 

Жизнь коренных народов всегда была связана с северным оленем — образ жизни, жилье, язык. Не стало оленя, люди перестали кочевать, всех переселили в интернаты внутри поселков, а что в поселке делать? Работы особо никакой нет — и вот оно, начало конца.

Про оленей и норильскую катастрофу

В нашей местности еще 35 лет назад было самое большое в мире и самое успешное домашнее оленеводство — нганасанская, долганская формы оленеводства. Его истребили, уничтожили в короткий срок, вырезали, сожгли и закопали. Якобы возникла эпидемическая опасность. И больше не восстановили. У нас нет ни одного домашнего оленя. 

Параллельно с этим мимо Волочанки по реке Хета идет путь миграции другой самой большой группировки на планете — дикого северного оленя. Он еще есть. Но это не то число, не те пути миграции, которые были раньше. Не буду называть цифры и прогнозы, ученые сами спорят над этим вопросом, но факт остается фактом: дикого северного оленя становится все меньше. Я лично живу семь лет в Волочанке и видел северного оленя только один-два раза, и то, когда меня специально возили посмотреть, как они переплывают реку. Все, я никогда больше не видел дикого северного оленя. 

Касательно катастрофы в Норильске. Как рассказали мне специалисты таймырских заповедников, по пути, где произошли загрязнения, проходит путь миграции. Северный олень крайне чувствителен, и у него потрясающее (как у собаки или даже лучше) обоняние. Авария однозначно скажется на пути миграции, на численности и на выживании. Сегодня на количество самок приходится крайне малое количество телят, то есть стадо и так вырождается. Любой фактор беспокойства, а тем более такой страшный... ну как это так, взяли на пути миграции разлили [топливо]? Оно же все уже в Карском море. 

Эту речку Амбарную несчастную вспомнили. Амбарную загрязняют уже 70 лет, она цвет меняет в зависимости от дня недели. Это все печально, это скажется на оленях, хищниках, насекомых, рыбе, растительности — на всем, и будет сказываться очень и очень долго. Власти говорят, что это самая большая катастрофа в Арктике за всю историю. Так и есть на самом деле.

Мы собираемся разводить оленей, сейчас мы в очередной, 189-й раз переговариваем с правительством края. Завести оленей — это не завести собаку или кошку. Мы же умрем с голоду, если сейчас вложим все, что у нас есть, и купим оленей, мы же должны будем кочевать. Мы пытаемся создать этнодеревню — это комплекс мер современного хозяйствования в Арктике. Сегодня нет домашнего оленя, и никто из жителей не готов все бросить и уйти в тундру с ним кочевать, потому что все хотят ходить в магазины, иметь жилье, телевизор, интернет. 

Но оленей можно содержать в больших загонах, как это делают в Финляндии или Швеции. Тогда человек может жить более оседло, не уходить на сотни и тысячи километров куда-то в кочевья тундры, а жить в более-менее сельских условиях и заниматься традиционным хозяйствованием. Но  нужны инвестиции, чтобы построить загоны, жилье, закупать комбикорма. Мы, семья учителей из Волочанки, это сделать не можем, не получается у нас накопить на ферму. 

Мы с проектами «Вернем оленя детям» (предусматривает создание пришкольного оленеводческого хозяйства для работы с детьми коренных малочисленных народов Севера), школой каюров (погонщиков собак или оленей), дошли до представителя президента в СФО Сергея Меняйло, он нас поддержал публично, под камерами, мы дошли до главы Таймыра Сергея Ткаченко, до бывшего губернатора Виктора Толоконского. Мы фактически последние лет пять-шесть занимаемся только тем, что предлагаем, и нам обещают какое-то содействие. Но реальных шагов нет. 

Про ферму ровесников мамонта

Сейчас появилась надежда, последние три месяца мы корректируем грантовый проект по этнодеревням в краевом агентстве по развитию северных территорий, очень надеюсь выиграть этот конкурс. Запрашиваемая сумма по этому проекту составляет 28 миллионов рублей, около трех миллионов мы готовы вложить сами. 

Выиграем или не выиграем, не знаем, но мы очень надеемся, потому что рано или поздно кто-то должен сказать: «Ребята, ну мы довели территорию до ручки, до самого, самого дна, до самого, самого края. Там просто ничего нет». Хотя бы что-то сделать, хотя бы для совести, что-то же должны делать.

Наша этнодеревня предполагает содержание оленей и овцебыков, пока в небольшом количестве. 

Овцебык в отличие от оленя не кочевое животное, ареал его обитания в радиусе 50 километров. Овцебык может адаптироваться гораздо лучше северного оленя. Олень кочует, чтобы искать новые корма, ягель, ему нужна определенная растительность, а овцебык может жить на крайне бедных и скудных территориях, там, где северный олень с голоду сразу свернет ласты. 

Кроме того, экономика. Вот у вас есть северный олень. Олень весит в среднем 80 килограммов. Коммерсанты скупают мясо у местного населения за 120-140 рублей за килограмм. Вы растили оленя, следили за ним, забили его и получили в карман 10 тысяч рублей. И вы представляете, сколько нужно оленей, чтобы создать какую-то экономическую подоплеку, рабочие, места, зарплату пастухам? 

Взрослый овцебык в год может давать до трех килограммов длинной шерсти. Из трех килограммов может получиться около двух килограммов гивиута — это пух, который в шерсти содержится. Один килограмм гивиута стоит от 50 до 100 тысяч рублей. То есть каждый овцебык в год может дать гарантировано около 100-200 тысяч рублей, при этом его убивать не надо. Можно организовать много рабочих мест для местных женщин, чтобы делать пряжу, изделия из шерсти овцебыка, а это уже продукт с высокой добавочной стоимостью. На мой взгляд, один овцебык способен прокормить 10-20 оленей. 

И еще один момент — туризм. Представьте, что где-то на Таймыре есть такое древнее животное, ровесник мамонта, и вы можете приехать и посмотреть его в естественных условиях, ведь мы будем содержать его не как в зоопарке, а это будет громадная огороженная территория, на которой он свободно пасется. 

Сейчас мы строим загоны на свои средства. После работы сели на снегоходы, взяли три гвоздя и одну доску и прибили. Я просто хочу показать своими действиями властям, друзьям, что нас не сломаешь. Мы в любом случае будем двигаться с вами или без вас. Вопрос только в том, будет ли это ферма завтра, либо я ее построю — умру в 90 лет, но построю. Ну а зачем мы тогда живем на свете? 

У нас есть договоренность с правительством Ямала, где заказник, в котором содержат овцебыков, кстати, когда-то привезенных из Таймыра. Овцебыков будем забирать оттуда, если нас, конечно, поддержат. Почему проект дорогой? Потому что нужен будет вертолет, это большие деньги. Мы планировали 20 овцебыков, но их на Ямале родилось меньше. Поэтому в этом проекте у нас прописано 10 овцебычат. 

Мы проходили практику в «Роевом ручье», подробно обсуждали поведенческие вещи у овцебыков. Мы должны научить овцебычат жить рядом с человеком, нормально на него реагировать. Нам нужен в итоге домашний овцебык. И в течение нескольких поколений мы планируем это животное сделать максимально близким к человеку.  

Семейно-родовая община «Хаски-Тыал»

Семейно-родовые общины — это стандартная форма юридических лиц для крайнего Севера. В основном цели всех общин — это оленеводство, охота, рыбалка и национальный промысел. Так как мы с супругой работаем в школе, у нас нет времени на охоту и рыбалку, наша община специализируется на вопросах этнопедагогики, промыслов, которые связаны с рукоделием. 

У нас есть стартап по работе с оленьей шерстью, по изготовлению из нее изделий: подушек, одеял. Мы участвуем в грантовых конкурсах, программах, проектах. Привлекаем в общину средства, которые потом в основном вкладываются в этнопедагогические вопросы. Например, пять лет назад был грант на собачьи упряжки — купили оборудование, на котором потом работали с детьми. 

В этом году Настя выиграла президентский грант, на который купили колонку, микрофон, и участники общины смогли петь национальные песни на долганском языке (примечание: Анастасия Теребихина — долганка), делать каверы. 

Предки долган — русские, и долганская культура частично где-то очень похожа на русскую культуру. Если вы посмотрите национальные костюмы, вы узнаете в них что-то похожее на кафтаны и сюртуки у стрельцов. Вообще долганы — это очень приветливые, жизнерадостные, общительные, добродушные люди, они просто классные, веселые, юморные, я не знаю, как с ними можно не ужиться. Я вообще никакого национального вопроса в нашей семье не вижу. 

«Можно скататься на прорубь с ведрами. Это называется водоснабжение»

Моей семье (у Теребихиных двое детей) нравится жить на Севере, но очень тяжело. У моей супруги все-таки возникают эмоциональные порывы, когда она хочет иметь воду в кране. Но мы создаем новую форму хозяйствования, мы не зовем в каменный век обратно. 

У нас нет водопровода. Раз в неделю, даже в -50, мы выкатываем к дому железную бочку, и мимо едет трактор с цистерной воды. И в бочку наливают воды. Мы бросаем все, где бы мы ни были, на работе или где, потому что вода быстро замерзнет, и ведрами с улицы затаскиваем это в дом в другую бочку. Примерно раз 20 надо сбегать. 

Если есть снегоход, можно к нему привязать сани с бочкой и скататься на прорубь и ведрами точно так же начерпать в бочку и перетаскать к себе домой. Это называется водоснабжение. Канализации тоже нет. 

Я живу в школьном общежитии, не самом комфортном месте. Я всегда поднимал жилищный вопрос, еще с бывшим губернатором Толоконским. И что-то обещалось, и они все менялись — главы районов, краев, их замы, но я все еще живу в том же самом общежитии. 

Есть, например, поселки, которые для себя построил «Газпром», в них же живут вахтовики, у них есть локальные насосные станции, централизованное отопление, просто для этого нужно вложить деньги. В добычу газа вкладывать выгодно, и в обеспечение условий жизни вахтовиков, иначе никто не поедет. А вот обеспечить людей, которые газ не добывают — на это денег, видимо, уже нет.

Лично для меня, кроме дохода, как для всех, и определенного социального пакета, государство ничего не сделало. Но мы любим государство и помогаем ему чем можем. Я поддержал поправки к Конституции целиком и полностью.

Самый жесткий климат

У нас полюс холода считается в Якутии. Там есть точка, где зафиксированы самые низкие температуры на континентальной Евразии. У нас таких низких температур, как там, не бывает, но климат гораздо жестче. Это вообще самый жесткий климат на планете, не считая Антарктиду. Даже на побережье Ледовитого океана климат помягче. 

Температуры у нас опускаются ниже -45, и это нормально. При мне опускались и до -52, и до -53, в этом случае мы просто не спим, потому что в школе в любой момент в любом месте может перехватить трубу и переморозиться, и можно закрывать школу, все остальное не восстановишь до лета. 

Самое страшное — это пурга, тем более черная пурга. Заносит сугробами все дороги, ты можешь просто не туда выйти: дом от тебя в 10 метрах, а ты просто потеряешься, и тебя больше никогда никто не найдет. Люди теряются и погибают в тундре регулярно, выезжая на снегоходе, даже не очень далеко. 

Что такое Арктика? Ты выехал в одну погоду, было тихо и спокойно, прошло два часа, и ты попал в совершенно другую климатическую зону, тебя накрыла пурга. Очень опасно, особенно в весенний период, с февраля по апрель, может быть все, что угодно.

Отопление печное, топим углем. Представьте себе картину. Вы долбите уголь, набираете в ведра, тащите в дом, топите печь, надо топить постоянно, иначе промерзнешь, везде сажа. Дома в основном ветхие, их строили в 40-50 годах из местного тонкого деревца, потом сверху шпаклевали, потом укрепляли рубероидом, досками уже в современном мире.

Лето лету рознь. Бывает очень дождливое лето, слякотное, промозглое. Около недели-двух может продержаться прекрасная погода, солнечная, около +25 градусов. Но в основном летом бывает около +15, +12. От +25 до ноля погода летом может гулять.

О дорогих продуктах 

Привести в Волочанку продукты можно только одним способом — машиной по зимнику, по льду, снегу. А вот летом ты ничего привезти не можешь. Поэтому часть продуктов в определенный сезон просто исчезает. Например, картофель, яйцо, молоко, — то, что требует постоянного обновления. И люди питаются в основном консервами, крупами, свежей рыбой, мясом, если добудут. А в зимний период, под Новый год, ситуация улучшается: у нас есть виноград, разные виды колбас и прочие прелести. 

Цены высокие, потому что доставить груз машиной один килограмм стоит 150 рублей. Образно могу сказать так: у нас примерно в два раза дороже, чем в Дудинке, а в Дудинке, наверное, в два раза дороже, чем в Красноярске. 

Про депрессию

Депрессия на севере — это биологический факт, вам про это расскажет любой житель севера, и городской, и деревенский. 

Особенно если вы приезжий: возникает состояние сонливости, легкая апатия. Если летом я много работаю на улице, строю, то зимой холод давит волю, он сковывает, обмораживает конечности и не позволяет что-то делать. Ты просто сидишь и ждешь тепла. Не могу сказать, что это колоссальная, невозможная депрессия, но просто все становится тяжелее, медленнее, труднее.

Два Севера

Север давайте делить на две части. Туристы, которые впервые едут на Север — Север не увидят. Или увидят, но не в чистом виде. Если брать Норильск, Дудинку, озеро Лама — это одна история, там все организованно, можно купить билет и поехать.

А есть Север, в котором живу я. Там, где нет никакой показухи. Там очень непростые условия, и даже прилететь туда — большая проблема. Даже местным жителям, не то что туристам. Тот Север, который сейчас показывают, пожалуйста, он интересный, красивый, его можно посмотреть. А тот Север, который большой, настоящий, его вряд ли вы увидите без помощи  местных жителей. Люди, которые приезжали в Волочанку, им же негде было разместиться. Они приезжали только потому, что там есть мы. 

Мы помогали, встречали, размещали в нашем общежитии, на полу. Если хочешь видеть Север, ты должен дружить с местными жителями, которые тебе смогли бы помочь и стать проводниками.

На нашем Севере живут настоящие северяне, коренные жители. В отличие, допустим, от Норильска, где вы встретите приезжих, которые мечтают оттуда уехать. Наши жители никогда не уедут с Севера, потому что ехать некуда, это их дом.

"