«Будем держаться до последнего»: житель улицы Брестской об экстренном разгроме Николаевки

Николаевка стремительно исчезает — деревянные дома сносят для строительства дороги от Четвертого моста до улицы Копылова. Иногда строители уж слишком стараются, задевая дома и участки жителей, которые не согласны на условия расселения и решают вопросы в судах.

«Проспект Мира» поговорил с одним из таких «переселенцев», жителем улицы Брестской Антоном Кудреватых о несправедливых компенсациях, беспределе строителей, о том, кто виноват и при чем здесь Владимир Путин.

Дом в Николаевке с участком в пять соток я купил в 2003 году — стоило только увидеть местный вид на Енисей. Из удобств там была только колонка за забором — мы сами проводили воду, канализацию, отопление, второй дом построили, баню, гараж, облагородили участок. 

Но в 2007 году стало ясно, что нас [Николаевки] не будет. Мне тогда первый раз принесли бумажку, в которой рассказывали про будущее расселение, просили узаконить все постройки, землю и нового ничего не строить, потому что это узаконить уже будет нельзя. С того времени мы, можно сказать, на чемоданах сидим.

Мыслей, что нужно всё бросить и бежать бегом отсюда, не было — зачем? Мы же, думал, в правовом государстве живем, оно всё возместит. Просто с тех пор все тут в Николаевке замерли в одном положении. Я сначала думал строить у дома второй этаж, но, как узнал про снос, пыл мой охладел. Все здесь просто ждали, когда всё начнется.

И вот в 2012 году начали строить Четвертый мост, а теперь дорогу. Всё расселение разбили на несколько этапов: на первом освобождали зону внизу, возле самого моста и на подходах к нему. Второй этап — это наши дома в центре Николаевки, и третий — дома наверху, ближе к Копылова, всего это больше 500 домов.

Хозяйство семьи Кудреватых

Где-то в сентябре прошлого года к нам пришли государственные оценщики: всего компаний было, по-моему, три, и каждая оценивала по-своему: кто-то за сотку насчитывал одно количество рублей, кто-то — другое, но все приходили к общему, так сказать, низкому знаменателю. Мы решили, что от государства им дали установки, что имущество нужно оценивать минимально, чтобы сэкономить бюджету деньги.

У меня до сих пор чеки товарные лежат на вещи, которые я для дома и строительства покупал — я их на всякий случай сохранял. Вдруг, думал, спросят: «А почем ты пластиковые окна ставил, сколько тебе за них отдать?» Нет, никому это нафиг не надо было. Оценщики зашли, посмотрели документы, проверили квадратные метры бани, домов, гаража, пофотографировали и ушли — досвидос.

Когда оценка была готова и нас пригласили в администрацию, чтобы там ее объявить, вся Николаевка шла туда как на праздник: кто-то костюмы надел, бабушки лучшие платки свои достали. Но когда сказали стоимость, то у людей глаза на лоб полезли.

Мне насчитали 3,5 миллиона рублей. Кому я ни показывал оценочный отчет, все ахали: «Ни один оценщик в здравом уме такое бы не сделал». Мы обратились к независимой компании — она всё оценила в 6,2 миллиона. Эти оценщики пояснили, например, что за канализацию в доме добавляются 10-15% от стоимости квадратного метра, за воду — еще 10%. «Странно, — говорят, — что вам это не учли». Сейчас мы судимся с мэрией.

Согласных и несогласных с госоценкой жителей в Николаевке где-то поровну. Здесь живет много неграмотных людей, стариков, «бичей», которым покажи один-два миллиона — они с удовольствием их возьмут и убегут.

Многие СМИ сейчас внимание акцентируют именно на том, что недовольные жители возмущены только оценкой своего имущества. Вспоминают историю с домом на Белинского, когда там освобождали площадку для ТРЦ «Огни» (сейчас «Комсомолл» — ПМ). За дом владельцу давали 15 миллионов, сам он просил 20, а на суде в итоге присудили только 7. Сейчас про нас тоже говорят, какие мы нехорошие, что слишком много просим за свои халупы.

На самом деле, несправедливая оценка имущества — это полбеды, верхушка айсберга.

Изначально всё шло вялотекуще, особо никому нужны мы не были. Но ближе к марту стало понятно, что строители не укладываются в сроки — слишком много людей до сих пор не съехало.

Как раз в марте в Красноярск приехал Путин, ругался, что Универсиада на два-три месяца отстает и надо нагонять, а то головешки полетят. И тут началось какое-то помешательство. Видимо, сработала вертикаль власти — испугались, что, не дай бог, Путин опять приедет и отставание найдет.

Поэтому события форсировали: второй и третий этап замешали в один и дома сносят сразу как у нас, так и наверху Николаевки. «Сибиряк» (генподрядчик стройки) нанял много субподрядчиков — наверное, больше десятка разных компаний сейчас здесь работает. Подогнали кучу техники: карьерных самосвалов, экскаваторов.

Естественно, простой техники и работников никому не нужен, поэтому работают тут круглосуточно, выходных нет, все майские праздники люди тоже работали. Утром и вечером работы приостанавливаются на час, на пересменок. А в остальное время возят, таскают — работа кипит по полной.

Когда в апреле первая оттепель наступила, то строители расковыряли всю почву, чтобы проезд для техники сделать. А почвы тут глинистые, и вся эта глина теперь наверху. В сухую погоду пыль стоит неимоверная, дышать нечем. После дождей, наоборот, ходим по грязи, как по сугробам.

При этом никаких ограждений для безопасности тут никто не ставил: однажды сигнальную ленту натянули, ее ветром сдуло, и больше про нее не вспоминали. А внизу возле моста находится школа, и там грузовики только так туда-сюда пролетают. У меня знакомый работает на подряде у «Сибиряка» и говорит: «Удивляюсь, как «Сибиряку» это всё разрешают».

А начиналось у нас всё в принципе мягко. В начале марта просто отключался свет: места для техники мало, вот она провода и рвала постоянно — на неделе раза три-четыре по полдня электричества не было. Ну ладно, думали, посидим при свечах — на этом все страсти и закончатся.

А где-то в апреле у соседей, которые уже съехали, начали сносить дом. Я специально тогда подошел к бригадиру, сказал: «Ребята, я тут еще два-три месяца жить буду, вы меня не соберите заодно». «Да, — говорят, — не вопрос».

Но возвращаюсь я с работы, а у меня забора по одной стороне нет. Огород наголо, сарай, который я не запирал никогда — заходи, бери, что хочешь. По Николаевке сейчас как раз всякие мародеры ходят, металл собирают, палки, доски и всё, что плохо лежит.

Звоню бригадиру — отвечает, что завтра с утра забор мне поставят. Но утром никого нет. Опять звоню, а он: «Нам сказали просто посылать вас куда подальше, ничего восстанавливать не будем».

Я написал заявление в полицию о том, что мне нанесли материальный ущерб. Через два дня полицейские приехали, поездили по территории, пообщались с бригадирами, говорят мне: «Слушай, дело гиблое. Ничего ты здесь не сделаешь, тебе же вот уже съезжать, зачем тебе этот забор? Просто напиши отказную».

А мне и надо-то только было, чтобы просто восстановили забор — пускай хоть из хлама и рухляди, лишь бы участок не оставлять открытым. Отказ я не написал, но забор мне так и не сделали, а менты пропали.

В итоге поставил я ограждение сам из того, что под рукой было, успокоился. Но ненадолго: недели три назад приезжаю с работы, а у меня деревьев на участке нет. Яблонь, вишни, смородины — ничего. Да и участка самого практически нет — раскопал экскаватор и стоит на моей территории. Экскаваторщику я сказал, что тут частная собственность, идут суды и копать нельзя, встал перед ним — не уйду, пока не уедешь.

После этого зашел ко мне главный инженер «Сибиряка» Валерий Шевелев. Издалека так начал: «Куда, — говорит, — елку собираешься увозить?» У меня на участке елка росла большая, мы ее наряжали на Новый год обычно.

— Никуда не собираюсь, — отвечаю, — не до елки сейчас, самому бы куда деться.

— А что, если мы ее заберем? А то еще немного — и она зацветет, ее уже нельзя будет выкопать.

Я согласился, и тут он начал меня убеждать, что нужно еще кусок моего огорода прокопать: «Вот тут маленько подкопают, — показывает на участок, — и оставят вас в покое». А если буду сопротивляться, то приедут ребята в спортивных костюмах и не дадут мне «препятствовать вмешательству в рабочий процесс».

Я еще спросил у него: «У нас что, 90-е? Перестрелка, что ли, будет?» — «Нет, — говорит, — зачем перестреливаться? Они просто вас подержат, чтобы вы не бросались под экскаватор — для вашей же безопасности».

Я тогда и подумал: пускай копают, лишь бы дом «случайно» не снесли. Потому что вот жители Николаевки, которые чуть ниже живут, сразу начали активно строителям «препятствовать», и там настоящая жесть, людей конкретно прижимали: заборы сносили, дома, выкапывали вокруг участков траншеи так, что там ни припарковаться, ни пешком нормально подойти. Были слухи, что у кого-то собаку убили, но не знаю, правда ли это. Мы вот у себя в огороде нашли двух соседских котов — может, и отравил их кто, а может, просто под технику попали.

С нашим котом, кстати, всё в порядке пока, бегает по участку, привыкает к новым условиям: там, где раньше были мои две сотки, теперь большой карьер в пять-шесть метров глубиной. Дом стоит как на обрыве, но ограждений, конечно, никаких никто не ставил. Я у экскаваторщика попросил кучу земли перед этой ямой на участке насыпать, чтобы дочка туда не упала. 

Самое страшное, что живешь у себя дома и боишься. У меня всегда был прекрасный сон: только на подушку ложился — и сразу засыпал. А сейчас не могу. Всю ночь техника работает, шумит, дом трясется, посуда дребезжит. И постоянно ощущение, что дом ковшиком зацепят, потому что кому-то покажется, что мы слишком активно сопротивляемся. Каждую ночь с женой ворочаемся, в окошко выглядываем, где там экскаватор стоит.

Я считаю, что больше всего в этой ситуации виновато государство. «Сибиряк», конечно, очень жестко действует, но их тоже поставило в эти рамки наше государство. Я не думаю, что строителям в радость с кем-то биться, привозить каких-то парней. Они сюда шли строить, а не разбираться с несогласными.

Меня больше всего поражает, почему всё нельзя было сделать заранее? Ведь про проект было известно давным-давно. Почему нельзя было по-путнему в 2014 году, когда только начинался снос, потихоньку расселить всех? Если бы всю эту канитель еще тогда начали, то к 2016 году как раз бы всё и закончилось. Оставались бы сейчас каких-нибудь два-три самых проблемных дома.

Но у нашего государства всё делается через задницу. Я еще в то время задумывался: в Николаевке живет много не самых благополучных, запойных жителей — почему «черные риелторы» к ним не наведываются? Ну, видать, понимали, что всё будет сносить государство — попробуй потом еще добейся денег от него.

Жители на фоне всего этого, можно сказать, сплотились. У нас есть соседи-пенсионеры, которые приглядывают за моим домом, пока я на работе. Если какие-то ситуации происходят, — например, экскаватор слишком близко подъезжает, — они мне звонят. Мы живем на Брестской улице, и все уже, конечно, эту тему давно отшутили, что будем держаться до последнего.

Но горечи, что Николаевка исчезнет, ни у кого нет. Бывают какие-то ортодоксальные люди, которые в грудь бьют: «Я здесь жил, здесь и умру». В Николаевке таких нету — все прекрасно понимают, что дорога городу нужна, все готовы переехать.

Мне самому кажется, что эти дома только срамили город. Тут все просто доживали: здесь почти нет двух-трехэтажных домов, как в Покровке — всё по-простому. Но это же не значит, что людей можно взять и выгнать просто так, налетев нахрапом и разбомбив всё в лохмотья.

Антон Кудреватых