Экспат-урбанист Василейос Китсос: «Красноярск — не европейский город»

Кто-нибудь помнит о том, что уходящий 2016-й официально был годом Греции в России? А вот доктор социологии и урбанист из Афин Василейос Китсос год прожил в Красноярске, собирая материалы для своей диссертации о постсоветских городах. Оксана Будулак для «Проспекта Мира» узнала у него об общей для россиян и греков изолированности, отдельном колонизаторском трудолюбии сибиряков и о том, в каких красноярских микрорайонах не ступить и шагу.

Когда ты ехал в Красноярск, у тебя были стереотипы о России?

— Это был не первый мой визит в Россию, но я ничего не знал про Сибирь. Есть стойкое мнение в европейском сознании, что в Сибири очень холодно, ГУЛАГ и очень грустные люди — потому что опять же ГУЛАГ. Я старался забыть все стереотипы: если ты едешь со стереотипами, ты видишь только их, а не суть. 2-3 года назад я решил писать диссертацию о постсоветских городах. У меня уже был опыт — жил в Средней Азии, Балтии, я уже о них немного знал. О таких городах информации почти нет. Я написал заявку в программу сотрудничества в сфере науки Евросоюза и РФ, и возможность собрать ее представилась.

С чем связан интерес?

— Интересно сравнить с городами западной Европы — здесь, в сфере строительства и городской жизни, процессы протекают совсем другие. В 80-е и 90-е года была стагнация, сложное время. 10-15 лет назад города начали сильно меняться. Это отличается от европейских городов — там все процессы известны наперед, и их можно регулировать, там сейчас главная проблема — миграция. В постсоветском пространстве в каждом городе по-разному. А в сибирских городах вообще другая экономическая база и другие проблемы.

Все фото Василейоса Китсоса

Какие?

— Самая главная проблема — это пробки и качество воздуха, и они взаимосвязаны. Другой момент: Красноярск — красивый город за счет своего природного ландшафта и месторасположения. У него большой потенциал, происходит экспансия территорий.

Но у многих больших строительных проектов проблемы с общественным пространством. Например, новая Покровка: много зданий, но мало места для пешеходов, и вся свободная территория оккупирована машинами. Это потерянная возможность. Можно вырастить другой район, с новыми материалами, хорошими строениями, хорошим открытым пространством для людей, но в большинстве случаев этого не случается.

Красноярск — не европейский город. В нем другая история, идентичность. Сначала тебе нужно время, чтобы адаптироваться, понимать ритм, как человек живет.

А в чем особенность? Ты ведь работал во многих городах Сибири и Красноярского края.

— У каждого сибирского города есть своя идентичность. Красноярск более динамичный, чем Барнаул или Иркутск. Река Енисей — сильный элемент идентичности. Красивее, чем в Новосибирске: там очень плохая связь города с рекой — идешь по Красному проспекту (центральная улица — прим. ред) и не представляешь, что она где-то рядом. В конце улицы большой автобан, и выход к реке закрыт — набережную тут вообще тяжело найти.

В то же время я не могу сравнить Красноярск с Канском, Енисейском или Ачинском — они маленькие, это скорее города-спутники. Там меньше возможностей, оттуда уезжает молодежь — и это проблема всех маленьких сибирских городов, которая может сильно повлиять на будущее.

В Ачинске, например, есть красивые старые здания, там можно погулять. Планируются крупные объекты, ремонт. Я думаю, там будет очень красиво. Но что касается туристического потенциала, то на глобальном уровне никто не знает, что это такое, Красноярск — это ж далеко. И тем более не знает, что такое Ачинск.

Большинством людей, которые захотят посетить эти города, окажутся красноярцы. Мало кто пустится в такое длинное путешествие, чтобы посмотреть маленький городок в Сибири — это дорого. К тому же большинство таких путешественников едут по транссибирской магистрали и проезжают мимо. Зачем, например, едут в Иркутск? Это красивый город, но главная цель — Байкал, на сам Иркутск выпадает только день приезда и день отъезда. В Красноярске есть много замечательного: Столбы, Усть-Мана, Енисей, — но это не такие известные места, как Байкал.

Как ты исследуешь новый город? На что смотришь прежде всего?

— Я изучаю историю города, у меня есть понимание, как он появился и развивается. Изучаю генплан — кипу документов. Дальше важно два-три дня просто гулять по городу, изучать районы, новостройки. Это понимание могут предоставить и жители, но важен личный опыт. Ну и общение с местным экспертным сообществом, конечно.

Греция и Россия сейчас переживают экономический кризис, ты переехал из одного состояния упадка в другое....

— Кризис — это просто (смеется). Греки постоянно жили в состоянии войны. Новому государству всего 200 лет, и с его рождения до 1916 года почти каждые 20 лет была война. И только последние 40-50 лет длится мир. В итоге у нас сформировалось общество, которое было бедно и усердно трудилось. А последнее поколение трудилось очень мало — и при высоких зарплатах. Поэтому, когда пришел кризис, это поколение очень разозлилось — оно к такому не привыкло.

Как вы можете помнить из новостей, последние 4-5 лет у нас проходили постоянные бунты и демонстрации. В целом уровень жизни не так и плох, но в пятилетней перспективе — очень плох. При этом люди всегда помнят о своем великом прошлом, Византийской империи, осталась память.

А в чем специфика русского кризиса?

— В Греции люди нуждаются в работе, но ее нет. Сейчас безработица составляет 25 %. Много людей ничего не делает, поэтому в отсутствие перспектив они уезжают в другие страны. В случае Красноярска всё иначе: уровень жизни падает, но большинство людей работает, потому что есть рабочие места. Это интересно. То есть люди понимают, что страна в сложной ситуации, и пытаются адаптироваться к ней.

Может, это особенность Сибири — у нее такой исторический и климатический бэкграунд. Людям нужно больше работать, потому что это природное условие. Потому что тут проходили колонизацию Сибири и трудолюбие — в генетической памяти, а быть хорошим в своем деле — часть самореализации. Возможно, это связано еще и самим кризисом. То есть, с одной стороны, люди привыкли адаптироваться к сложной действительности, с другой — они далеко от центра принятия решений, Москвы.

Замечал ли сходство русских и греков?

— Мне кажется, да. Общие стереотипы в менталитете, православный бэкграунд, Византийская история. Ну или вот маленькое антропологическое наблюдение. В России, когда ты входишь куда-нибудь, тебе не обязательно улыбаться и быть любезным — ты просто прямо говоришь. В России люди не улыбаются, потому что им наплевать. Мне очень комфортно в России — по сравнению с другими иностранцами. Здесь я как дома. Те же бабушки на лавках у дома, которые следят за тобой. Или, например, греки тоже мало путешествуют по другим странам.

Не любят или нет денег?

— С одной стороны, легко и дешево ездить по Европе — в Прагу, Братиславу. С другой стороны, нужна виза, и люди плохо знают английский, а это порождает страх. Они знают историю России и любят ее — как идею большого православного народа. Но они очень мало знают о вашей современной жизни. У незнания есть и другая крайность. Сейчас в Западной Европе есть чувство неприятия России. Большинство людей, которых я здесь встречал, негативно относятся к ней, как к агрессору, хотя никогда там не были. Люди просто повторяют то, что слышат в медиа. Это проблема понимания очень распространена в мире.

Ты споришь с ними?

— Они говорят со мной об этом лишь для того, чтобы найти что-то негативное и подтвердить свою точку зрения. Я не вижу смысла с ними обсуждать что-то.