Эксцентричный красноярец Даниил Бернадский уже рассказывал, как трудился волонтером в БСМП и в краевом онкоцентре, а сейчас он расскажет о том, что предшествовало его добровольческому опыту — об учебе в красноярской Школе спасателей.
На улице минус двадцать пять. Воздух серый и влажный, будто я стою на затянутой облаками горной вершине. Гонимая порывистым ветром снежная пыль сечёт по выглядывающим из балаклавы глазам. Ресницы обмотало толстым слоем инея. Пальцы рук в дешёвых перчатках еле гнутся и страшно болят — такое ощущение, будто клетки крови превратилась в микроскопические снежинки, разрезающие стенки капилляров на длинную и тонкую лапшу.
Пойду-ка я обратно в здание. В недостроенной бетонной коробке, где проходит зачёт, так же холодно, как и снаружи – но там нет ветра. Да, хватит загорать – осталось последнее задание.
… Заглядываю в шахту лифта. По ней мне предстоит сначала вскарабкаться с первого этажа на третий, а потом вытянуть за собой «пострадавшую» – по мере сил следя за тем, чтобы в процессе она не пострадала по-настоящему. Инструктор по прозвищу Гитлер подробно объясняет как это сделать — но каждое третье слово я слышу впервые, поэтому напутствия старшего товарища звучат как речь психически больного. Это один из традиционных приколов Школы — надуть дополнительного стресса, заставив курсанта работать с незнакомым снаряжением (и в непривычной среде) сразу на зачётном занятии — или даже на соревнованиях.
Поначалу я был уверен, что это обычная безалаберность, выдаваемая за хитрую методику – и сильно по этому поводу возмущался — но потом перечитал Николая Бернштейна, поучаствовал в паре соревнований – и прикусил язык. На «стерильных» алгоритмах в этой теме далеко не уедешь. Естественно выстреливающая импровизация кристаллизуется в адреналиновом Аду, и стресс — это питательная среда для формирования нового уровня двигательной ловкости и реактивной понимашки.
Кроме того — это фактор, отсеивающий слабых курсантов. И вот этот аспект мне как раз и не нравится. Рок-н-ролл и экстремальный туризм — вещи несовместимые, так что я автоматически попадаю в категорию неадекватных дрищей. И чтобы хоть как-то двигаться, мне надо стараться вдвое больше остальных. И ведь никто не обнимет…
… На дне шахты остро топорщатся обломки бетонных плит, торчит арматура — и рухнув на этот натюрморт с третьего этажа, я получу неплохие шансы перетереть с апостолом Петром ещё до обеда. Меня надёжно страхуют — но бегло мелькнувшая мысль об антишоковом зале БСМП уже успела повлиять на настроение. Паника разлилась по нервной системе жгучей парализующей волной. Начав движение по шахте лифта, я по старой памяти заорал обо всём, что думаю про Школу, про её методику, про инструкторов, про курсантов — и постепенно навернув децибелы до максимума, не заметил, как дополз до третьего этажа. Там меня поджидал главный инструктор, которого привлекли слышимые во всём здании неуставные хипстерские вопли.
Сказав несколько простых, но ёмких слов, инструктор вмиг превратил меня из требующего особого отношения залётного пассажира в спокойно работающего курсанта — пользуясь кратким периодом просветления, я довольно быстро вытащил «пострадавшую» куда надо.
Через пару дней объявили результаты зачёта – и после неразберихи с подсчётом баллов, выяснилось, что наша команда заняла второе место. Приятная неожиданность была несколько подпорчена публичным зачитыванием характеристик, где про меня прозвучало «… Как маленькая девочка …» – и много чего ещё. Характеристика сработала как надо – и я во второй раз подумал, что доучиться до конца теперь дело принципа. Впервые эта мысль возникла на прошлогодних УТС (учебно-тренировочный сбор) «Зимняя Бирюса», где не спав больше суток, сильно устав и замёрзнув, я нечаянно поджёг себе голову (в самом прямом смысле) – и решил, что после такого poor show сливаться никак нельзя. А после «Дозорной» характеристики деваться стало реально некуда — хоть за прошедший год и выяснилось, что тема гораздо сложнее, чем мне казалось. Что ж, тем интереснее. Ну, наверное.
… Я так и не смог уснуть. Октябрьская ночь оказалась неожиданно холодной — а сделанное из полиэтилена и палок убежище так и не получилось как следует «надышать». Ну, хотя бы тело отдохнуло после вчерашней увертюры.
С минуты на минуту кто-нибудь заорёт про подъём – и огромная шобла спортсменов, разделённая на бригады по трое, разлетится по испытаниям.
Я лезу в карман и достаю заранее подготовленную россыпь таблеток. Поливитамины, янтарная кислота, луцетам, циннаризин, аспирин — всего получается девять колёс. Запиваю их настойкой пустырника. Кидаю под язык два эваларовских глицина. Смесь начнёт работать минут через двадцать — и даст мне трёхчасовой бонус по концентрации внимания и выносливости. Потом дозу надо будет повторить. Без химической впряги я сдохну примерно за час. ПСР (поисково-спасательные работы) – это вам не с микрофоном по сцене прыгать, и не маленьких рокерш по углам за сиськи щупать.
… Вчера вечером, в электричке, нам дали первое задание – отобрали у каждой группы всю обувь и один из трёх рюкзаков (предварительно вывалив из него всё барахло). Пришлось распихивать снаряжение по оставшимся рюкзакам (и без того неподъёмным), и мастерить обувь из подручного материала – а потом скакать в этих лаптях по гравию, по лесу и по полю (всего – то ли семь, то ли десять километров) к месту общей встречи.
По ходу прогулки надо было осветить дорогу самодельным факелом, пообщаться с напарниками световой азбукой Морзе, оказать ослепшей «пострадавшей» первую помощь, привести её в лагерь — а в лагере сделать убежище, приготовить горячий ужин, и попытаться уснуть на морозе под рёв взлетающих самолётов. В общем — ничего сложного.
Зато сегодня надо будет носиться с ледорубами по осыпающимся оврагам; на закорках переть «пострадавшего» в крутую гору; «спасать» товарищей с вертикальной верёвки; скакать по деревьям; перемещать грузы по верёвочной трассе; найти, перевязать, и транспортировать в лагерь «поломанного» грибника; связать «кокон» с человеком внутри – и много чего ещё натворить – причём без косяков, и за строго ограниченное время.
Потом будет ночной рогейн — многочасовой бросок по пересечённой местности, со сбором контрольных точек, с чугунными рюкзаками на горбу, и с веером галлюцинаций в перегруженном сознании.
И, наконец, завтра предстоит вытащить из воды застрявшую машину; переправить «пострадавшего» через пропасть; пробежать в противогазе через «заражённую зону»; наладить связь по проводной рации; сдать зачёт по узлам, а под занавес — сплясать чечётку, или рассказать анекдот.
Но обо всём этом я пока не знаю — и тихонько лежу в насквозь промёрзшем убежище, ожидая, когда подействуют таблетки, и гадая, получится ли у нашей ни хрена не тренировавшейся команды хотя бы финишировать.
Год назад, на суточном «Горном походе», мы с Янкой сошли с дистанции, недобрав две контрольные точки. Много народа слилось ещё раньше — причём народа опытного — но от факта, что мы не дошли до финиша, ощущения были отвратительные. Так что в этот раз надо любой ценой, в едином порыве, за себя и за Сашку – и всё в таком духе. Хотя бы финишировать. А то и вовсе – занять место подальше от низа таблицы. Скажем – одиннадцатое. Не, ну а чё…? Хотя в других группах такие киборги, что ой. Кусаться будут пока не сдохнут.
Может молитву прочитать...? Хуже-то точно не будет…
Вчера вечером, двумя отделениями третьего года, мы пришли на избу возле пещеры «Кубинская». Девчонки остались в домике, а парни полетели за дровами — вверх по заваленному глубоким снегом сорокаградусному склону. Темно было — хоть глаз выколи. Снега — по сиськи. Но сделать запас дров было обязательным условием вписки в избу.
О том, что первое мёртвое дерево найдено и повалено, я догадался, когда оно рухнуло на снег в паре шагов от меня. Сам виноват — надо было идти рядом со всеми, а не заплывать в гору по собственному маршруту — да ещё и с выключенным налобником. Достав из кармана складную пилу, я начал спиливать ветки и расписывать ствол на годные к переноске фрагменты — а закончив, вразмашку погрёб к следующей сушине.
Работа кипела. Мы пилили, рубили и таскали — в конусах налобных фонарей казалось, что по склону снуёт отряд гигантских муравьёв, передвигающих лес с одного место на другое. Одежда, пропотевшая на марше от базы до избы — а потом задубевшая как рубероид — от жаркого плаванья по снегу промокла до последнего волоконца. Но дрова для того и готовились, чтобы высушить развешанные под потолком гирлянды шмоток – и чтобы сварить ведро супа, которое после того, как все наелись, я объявил своей собственностью, и сожрал как минимум килограмм сверх нормы. Девахи постарались на славу — и если бы не дурацкий этикет, я просто нырнул бы в ведро лицом, чавкая аппетитной смесью как хряк.
Ночью наша любимица — тоненькая Лиза с глазами оленёнка Бэмби — напихала в печку столько дров, что та аж разбухла – и изба превратилась в крематорий. Мы лежали на нарах очень тесно друг к другу — и буквально утопали в поту. О здоровом сне не могло быть и речи. Раз в три минуты кто-нибудь говорил: «Ну, блин, Лиза…» – и вся изба взрывалась хохотом. Я сдерживал сытую отрыжку, старался не ворочаться, чтобы суп не вылез обратно, и мечтал о ванне — даже не подозревая, что буквально через несколько часов мои мечты сбудутся (в несколько неожиданной форме — но ведь с мечтами всегда так).
Наступило утро и мы пошли в пещеру. Точь-в-точь как Братство Кольца по горным перевалам, где снег доходил Гэндальфу чуть ли не до шляпы. Круто восходящая петля от избушки до «Кубы» должна была быть тропой — но оказалась извилистым сугробом длиною в жизнь. Мы двигались налегке — в «железе» поверх пещерных комбинезонов, и без верхней одежды – но на этом адском подъёме я взмок будто закутанный в четыре шубы. Солью, накопившейся на моей коже за сутки, можно было законсервировать ведро огурцов.
Внутри пещеры, на скальном спуске, я прикинул, что нам предстоит несколько часов лазить по недрам, осматривая локации для завтрашних спасработ, потом возвращаться в избу – а на следующее утро опять идти в пещеру, волоча по внешнему склону десятки метров верёвки, миллион разных железяк и пару брёвен для имитации пострадавшего.
Получалось, что к вечеру завтрашнего дня от меня за версту будет нести мёртвым дизентерийным козлом. И это ладно – завтра мы вернёмся на базу и пойдём в баню. Но сегодня мы снова ночуем в тесной избе, и если Лиза опять возьмётся топить печку, то к утру я абсолютно точно сдохну от собственного зловония. Вывод: надо срочно помыться. И когда мы, закончив разведку локаций, спустились на дно пещеры, Вселенная, в лице двух креативных инструкторов, отозвалась на мои мольбы.
— … Ты только не ссы. Раздевайся до трусов, надевай «железо» и встёгивайся в верёвку. Кроль и жумар. А теперь смотри. Мы подвесим тебя к потолку грота через «стоппер». Потом плавно спустим вниз. Внизу, как ты видишь, озеро. По ходу спуска зайдёшь за выступ на скале – и сразу же нам отсигналь. Мы выжмем «стоппер» – и ты рухнешь в воду как наковальня. Погрузишься с головой. Вода – четыре градуса. Фонарик у тебя не подводный – так что оставь его здесь. Будешь в темноте. Главное не паникуй. И не тупи. Ты уже сейчас включен «на подъём» – то есть, тебе надо будет просто вытянуть себя наверх. Как обычно — только из-под воды. Ничего сложного. Ты чего такой бледный – замёрз что ли…? Ну, всё, иди… Грузи верьё… Плавно спускаем… спускаем… спускаем… Дошёл?
- Дошёл!
БАЩ-Щ-Щ-Щ-Щ…!!!
Черный вакуум пещерного озера обволок меня ледяными тентаклями.
Звуки надводного мира исчезли – я слышу лишь потрескивание пузырей и движение воды.
Тело парит в невесомости.
Время остановилось.
Мыслей нет.
Я — живой.
Неплохой слоган. Можно ещё «Я — Абсолют». Надо связаться с отделом маркетинга «Vin & Sprit». Или перетереть с Жекой и с Леной — и выбить в Министерстве грант на съёмку ШС'ной рекламы. Сниму какой-нибудь пурги на старенькую GoPro – а на грант куплю кроссовки. Или даже личную снарягу. Партак набью на всю спину – пророк Даниил во рву львином, например. Не, ну а чё…?
Ладно, всё, рассыпалась трансценденция… Пора выныривать…
— … А-а-а-а-а…!!! Во что вы меня превратили…?! Аха-ха-ха-ха-а-а-а-а…!!!