Posted 22 мая 2018,, 10:58
Published 22 мая 2018,, 10:58
Modified 29 мая 2023,, 09:17
Updated 29 мая 2023,, 09:17
«Если обнажение важно — соглашаюсь»: Елизавета Боярская о классике, эпатаже и бремени славы
В Красноярске побывала актриса Елизавета Боярская — в рамках ежегодного фестиваля «Театральный синдром», организованного благотворительным Фондом Михаила Прохорова. Дочь знаменитого мушкетера и музыканта рассказала «Проспекту Мира», зачем нужен театр, почему она не ходит в клубы и для чего занялась благотворительностью.
Недавно вам довелось играть в спектакле «Иванов» под руководством режиссера Тимофея Кулябина, долгое время трудившегося в Новосибирске. Он прославил сибирский театр скандальной постановкой «Тангейзер».
Слышала об этом, но сам спектакль не видела, сложно рассуждать. У нас часто пытаются в чём-то найти то, чего нет. Зная Тимофея, его высокий уровень культуры, интеллигентность, подумать, что это было вопиющее, оскорбительное действо, не могу. Художник имеет право на любое высказывание, на то и есть театры, которые необходимы любому цивилизованному государству. Предполагаю, что это было недоразумение. Сегодня слишком часто оскорбляются чьи-то чувства, раньше такого не было.
Можно ли сказать, что театр стал влиять на общественное мнение?
Театр не может определять мнение, но может его предложить. Театр может — и должен — отражать эпоху, ситуацию, время, вскрывать нарывы. В этом ничего плохого, это важная часть развития общества. Можно ходить на нафталиновые постановки, которые десятилетиями играют без изменений — но в серьезном театре каждый режиссер видит произведения иначе. У каждого поколения свой Гамлет, последнее яркое воплощение — у Высоцкого, а сейчас у Додина — по Шекспиру, Пастернаку, Холиншеду и Саксону Грамматику. Это герой нашего времени, которого мы заслужили.
А что такое не нафталиновая постановка, если пьеса классическая и написана сто лет назад?
Быть не нафталиновым — это не значит быть эпатажным: выйти голым с золотыми рогами и читать Чехова в стиле рэп. Можно быть в классических костюмах — но важно, чтобы прочтение было современным, чтобы абсолютно точный, не видоизмененный текст, произносимый в тысячный раз, звучал «про здесь и сейчас». «Три сестры», «Вишневый сад» — эти пьесы про нас сегодняшних. Я говорю не о форме, а о вскрытии тем.
В роли Гонерильи, «Король Лир», фото — МДТ
О спектакле «Братья и сестры»: послевоенные времена, село — это действительно актуально?
К сожалению, да. И когда мы выпускали наш дипломный спектакль по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в 2006 году, нам тоже казалось, что мы играем про то, что было «тогда». А теперь, бывает, скажешь на сцене ту или иную реплику и понимаешь, что это про сейчас — и это довольно страшно. Продолжить историю решили, потому что это визитная карточка МДТ, без нее нельзя представить театр. Про войну долго будут помнить, что было плохо и что хорошо, а про деревню и про то, что люди пережили после войны, забудут. Сейчас сложно понять фразу «во время войны легче было». Время голода, когда был восстановительный период в стране, всё до зернышка выгребали, бабы без мужиков остались — про это нельзя забывать, должна быть прививка истории, чтобы ее не повторять. Важно, что играет спектакль молодое поколение, и на него приходит молодой зритель. Для многих это открытие, потрясение. Ты сам влезаешь внутрь героя, и возникает ощущение, что это всё про тебя, ты переживаешь, как соучастник.
Есть ощущение, что в сериалах актеры снимаются вполсилы, ради заработка. При такой нагрузке — театр, кино, гастроли — не приходится ли халтурить?
Нет, это непрофессионально. Поэтому мне сложно участвовать в больших проектах, я после них полумертвая. Нас так научили. Не могу выйти вполноги на съемочную площадку. Когда тебе говорят: у нас 16 серий, 80 съемочных дней, понимаешь объем и сложность проекта. Поэтому я так редко в сериалах снимаюсь. Это не значит, что я пренебрежительно к жанру отношусь. Можно позавидовать тем артистам, по кому в кадре видно, что он вложился в роль, а на самом деле играет легко. А у меня силы, нервы, кровь, пот и всё вместе идут в работу. Это и домашняя работа, и внутреннее простраивание роли.
А бывает стыдно за коллег? Замечаете халтуру?
Бывает по-разному. Нужно понимать, что актерская профессия очень сложная и не всегда благодарная, и любой артист будет счастлив, если его позовут в кино или стосерийный сериал. Это заработок, узнаваемость. Редко актеры принципиальны в выборе материала, не каждый может себе это позволить.
Вам приходится отказываться от плохих ролей?
Я отказываюсь, если у меня с режиссером принципиальные расхождения во взгляде на материал, на героиню.
Режиссер Константин Богомолов представлял в Красноярске спектакль по «Гаргантюа и Пантагрюэлю», во время которого актер обнажился — некоторые зрители выбежали из зала. Вам такой современный театр близок?
Когда что-то делается только ради эпатажа или формы — не согласна. А если это влияет на смысл, делает его более острым и понятным, тогда многие способы могут быть оправданы — обнажение или что-то еще. Форма — это пустота.
С одной стороны, в медиа у вас образ семейного, благополучного человека, а на экране вы часто роковая женщина, обнажаетесь, кажется, легко.
Если в художественном полотне обнажение важно для смысла, то я соглашаюсь, если я считаю, что нет, то нет. Мне поступали предложения о съемках в журналах определенного рода, и я, разумеется, отказывалась — это другое.
Вас любит желтая пресса. Встречали новости, которые вас рассмешили, шокировали?
Я не помню таких, но периодически пишут забавные вещи. Я не понимаю природу потребности это писать. Интересно, люди, которые читают желтую прессу, они верят в то, что читают, или понимают, что это желтуха? Мне кажется, верят. Опровергать или злиться — сотрясание воздуха. Это нелепица, и для журналистов не самое благородное дело.
кадр из фильма «Статус: свободен»
Вы рассказывали, что вам в детстве было тяжело по улице пройтись с отцом — его постоянно узнавали. Свою семью огораживаете, чтобы не было такого?
Наш с Максимом (актер кино и театра Максим Матвеев — прим.ред.) сын Андрей официально в прессе не появлялся. Были какие-то фото, но мы спокойно относимся к этому. Мы специально не рассказываем о ребенке. Я вспоминаю свое детство — мне было тяжело повышенное внимание, и сейчас я его не люблю. Я закрытый человек, мне неловко притягивать к себе много внимания. Я люблю репетиции с коллегами, семью, друзей. Люблю встречаться со зрителями в режиме работы. Но не могу пойти в клуб и не пойду: я там ни о чем не буду думать — не то что потанцевать не смогу, даже расслабиться! Все следят: а как она чешется, а что она надела, как идет, потолстела, ой нет похудела, макияж. Когда к тебе идет эта энергия — это тяжело. Я шла в профессию за ремеслом. Слава изначально не важна, нужно идти в артисты ради профессии.
Михаил Боярский — частый гость телепередач, которые можно обозвать общим термином «Голубой огонек»: артисты там появляются, чтобы узнавали, не забывали, но при этом давно не в лучшей форме. Как вы к этому относитесь?
Я думаю, это вопрос к тем, кто появляется. Меня звали, но я не хожу. Я смотрю «Голубой огонек», но потом всё равно переключаю на кино. Передача однообразная, идет многие годы. Первые два-три года было интересно, красочно, динамично. А сейчас смотреть не особо интересно.
Вы знамениты волонтерской деятельностью. Как так вышло, что уже много лет общаетесь с наркоманами?
На каком-то спектакле ко мне подошел Никита Лушников, организатор НАС (Национальный антинаркотический союз) и предложил прийти к ребятам. И это была неожиданная встреча, я узнала столько сложных историй. Я считаю себя творческой единицей, но не более того, поэтому меня удивило, что мои слова «я в тебя верю» помогли человеку перебороть себя и начать вести здоровый образ жизни. Если по необъяснимой для меня причине это работает — значит, это надо делать.
кадр из фильма «Беглецы»
Вы участвуете в проекте в защиту бродячих собак. У нас же к Универсиаде в Красноярске, к чемпионату по футболу миллионы рублей вкладываются в то, чтобы от собак избавляться.
Я думаю, мы никогда не узнаем реальную ситуацию, но я за гуманный способ. За то, чтобы государство создавало приюты, организации, чтобы люди забирали бродячих животных и помогали их содержать.
Вы в Красноярске во второй раз. Что понравилось?
Мы ездили в Овсянку, в Бобровый лог, к часовне Параскевы Пятницы, в краеведческий музей в прошлый раз ходили. Заприметили «Булгаков», куда ходим второй год. По набережной гуляли. В самом маленьком городе я ищу музей, и иду общаться с экскурсоводом. Чем меньше город, тем более человек заражен профессией. Музей в Овсянке маленький, и пусть в нём есть элементы новодела, это наша история. Понимаешь, сколько надо было пахать, чтобы выжить: этот прибор для стирки, этот для лошади, для рыбы, этот, чтобы подмести, — диву даешься. А потом еще урожай отбирали…
Вы поддержали Кирилла Серебренникова — режиссера, помещенного под домашний арест за финансовые махинации. Верите в его невиновность?
Верю! Я знаю Кирилла Семеновича, его отношение к работе. Люди, занимающиеся театром, отчасти безумцы. Предмет счастья артиста, режиссера: два черных стула, два артиста и возможность делать работу часами, сутками. Не деньги, не финансы, не признание — хотя это тоже важно — художник счастлив тем, что он делает, а не тем, что за это получает. Зная Кирилла Семеновича, как его обожают ребята в студии, какие у него родились артисты, уверена, это не про него. Это человек, обожающий профессию, дай Бог, чтобы у него снова была возможность делать свою работу.